И задашь ты однажды вопрос себе: кто есть я? Что мир из себя представляет? А есть ли Бог?
Я задавала и не раз. Мы все привыкли думать, что Зевс, Гера, Аид, Посейдон всего лишь мифы, а что если нет? Вот именно к этой мысли меня подвело произведение «Герой должен быть один».
Как «умирали» Боги вместе с Героями, как они приходили к осознанию смертности своего бессмертия.
В мире, где царствовал Крон однажды появились Павшие, прибывшие из других планет?, вселенной? Мира?

«Их родина — отнюдь не один из тех миров Матери-Геи, что мы создали или переделали для себя: Олимп, мой Аид, твой маленький мирок близ Фиванского Дромоса, Хиронова часть Пелиона… Оно совсем иное, мироздание Павших; иное хотя бы потому, что, если верить Чужакам (а верить им можно лишь с большой оглядкой!), в нем царит Единый Бог! Представляешь, Гермий? Бог, способный сказать: «Я есмь Все!»
— Нет, дядя. Этого я представить не могу.
— Я тоже. Вот ты, Лукавый, — это ведь не просто ты, сидящий передо мной и докучающий мне
разными вопросами. Это и состязания атлетов, и торговля, и воровство, и гермы на дорогах; все это —
ты. Я же не просто твой дядя — но и весь этот подземный мир, и страх людей перед смертью, и
смирение перед ликом неизбежности, и многое другое…
…
— Понимаю, дядя. ЭТО я понимаю.
— Но никто из нас: ни твой отец, ни Крон-Временщик, ни даже Уран-Предок — никто не мог и до сих
пор не может сказать о себе: «Я есмь Все! Я — весь мир, все сущее; Все — Я!»


А сегодня, когда мы столь научены горьким опытом прожитых веков, считаем себя разумными существами, кто сможет честно себе сказать

«Я есмь Все»? Насколько мы на самом деле выросли?
«В каждом из нас есть дверь, ведущая в Тартар, — сказал Асклепий, когда они с Ификлом сидели на террасе его маленького уютного домика в
Афинах, — не в одном Геракле. И открывается эта дверь только с той стороны. Безумие — бороться с Тартаром; безумие — пугаться или бежать от него, ибо Тартар, вошедший в меня — это уже „я“. Пусть Геракл обуздает сам себя; пусть он поймет, что безумие — это тоже он сам; и тогда Тартар придет и уйдет, а Геракл останется».


И проникновенный диалог Аида и Гермия:

«— Мы убили эпоху, — медленно и печально произнес Аид после долгой паузы. — Свою эпоху. Время
великих богов и великих героев. И когда труп отпылал, став пеплом, — ветер разнес его во все стороны,
и тьма запустения покрыла Гею… когда-нибудь люди так и назовут время после Троянской войны —
«темные века».
— Я так и думал, что ты и без меня все знаешь, — проворчал Гермий, кутаясь в шерстяную накидку.
В последнее время он стал мерзнуть.
— Знаю. Но хотел лишний раз услышать подтверждение своим догадкам. Вернее, очень надеялся его
не услышать.
— И что теперь?
— Ничего. Теперь уже не важно — Павшие, Семья или Единый. Когда ты не знаешь бога, а только
веришь в него — легче верить в Одного, чем во многих. Мы запретили себе являться в мир людей, мы
перестали ссориться с ними, любить и ненавидеть их, мы избежали многих опасностей и забот, но
близок день, когда мы просто не сможем открыть Дромос на Гею, даже если захотим».



Согласно книге, несчастье и безумие Геракла заключалось в том, что ему с детства приносили человеческие жертвы, как и всем богам Олимпа, что ввергало их в безумие и между тем так же питало. Когда закончилась эпоха Олимпа, началась эпоха Христа, пусть не сочтут богохульством, но по правде, сколько таких же человеческих жертв принесено?
Когда Боги насытятся? И другой вопрос: «А нужно ли это Богам?». Не приносим ли мы ежедневно жертвы самим себе, причем в лучшем (или худшем) случае самих себя, придумывая сотни легенд и мифов? …

«— Может быть, Гермий. Все может быть. Но ты хорошо сказал — тень бога… Есть ли тени у нас,
Лукавый? Молчишь?
— Молчу.
— Правильно делаешь. Ведь если тот Геракл, что сейчас пьет нектар на Олимпе и спит с Гебой,
помнит лишь то, что сохранилось о нем в памяти людей, в мифах и легендах — а он помнит только
это! — может быть, это люди сделали его таким?! А настоящая память двух братьев-близнецов, Алкида
и Ификла — она здесь, в Эребе? И именно потому его тень не забывает ничего?! Но тогда я задаю себе
вопрос: люди создали нового бога по имени Геракл, их память возвела его на Олимп. И я задаю себе
второй вопрос, Гермий: кто создал нас?!
— Как это кто?! — Лукавый чуть не свалился с камня, на котором сидел. — Ну ты, дядя, скажешь!
Водички из Леты нахлебался?! Уран и Гея, титаны, Крон, потом вы, старшее поколение, потом мы,
ваши дети…— Это я помню, — очень серьезно произнес Аид. — Но что, если не было Урана и Геи, Крона и его
жены Реи, пещеры на Крите и Титаномахии… не было ничего! Что, если все это придумали люди, что,
если они создали нас — таких, какие мы есть, какими помним себя! Что, если они СОТВОРИЛИ нас?!
Что, если правда — это, а не то, что мы помним?!
Гермий потрясенно молчал.
— Впрочем, это всего лишь мои догадки, и скорее всего мы никогда не узнаем, как все обстоит на
самом деле; кто возник прежде — люди или боги? В любом случае, мы такие, какие есть, и сейчас мы
зависим от смертных; а они от нас — уже нет. Почти…
— И что, нет никакой надежды? — тихо спросил Гермий.
— Надежда? — горько усмехнулся Аид. — Ты говоришь как смертный. И поэтому для тебя надежда
еще есть. А для остальных… не знаю. Возможно, наша последняя надежда — это он. Геракл. Тот,
который находится здесь. Тот, который сохранил настоящую память. Значит, кто-то помнит и о настоящем
Геракле. А вместе с ним — и о нас. Настоящих. Все-таки не зря говорят, что Геракл держал на
плечах небо с богами. Он и сейчас его держит, Гермий.».


Герой должен быть один и он внутри каждого из нас...

Автор: Генри Олди